Они обменялись знаками, которые я, надо полагать, не должен был разгадать, затем Мышонок боком обошел меня, и я услышал, как он влез в трейлер и через несколько секунд вышел из него.
— О’кей, Фрэнки, там пусто.
— Хорошо, — бросил Фрэнки, — что вы имеете нам сообщить?
— Отпустите девочку, и мы забудем о нашей с вами встрече, — ответил я, притворяясь, что не слышу, как крадется за моей спиной старый жулик. Он двигался медленно и неуклюже (неудивительно, что по нему тюрьма плакала), и я громко продолжил, чтобы ему помочь:
— Что скажешь, Фрэнки? Отпусти ее — и вам нечего бояться. Можете убираться ко всем чертям.
Тот ответил:
— Бояться? Слушай, верзила, я тебя и вот на столечко не боюсь. — Американские гангстерские фильмы составили, очевидно, главную часть его образования, а может быть, все тюрьмы мира выдавали один и тот же продукт (англо-американского происхождения, по крайней мере). Он выговаривал слова по-тюремному жестко и отрывисто:
— Хочешь сказать, мы должны дать вам уехать, а сами топать пешком?
— Отлично, — согласился я, — Забирайте машину, трейлер. Только отпустите девчонку. Обещаю…
На этом слове я развернулся на пятке, и чувство момента меня не подвело. Мышонок занес надо мной большой кухонный нож, словно собрался отколоть кусок льда для коктейля. Думаю, он и вправду надеялся воткнуть его мне в спину. Но если он и был вором-профессионалом, то как убийца пребывал в классе любителей.
Высоко поднятый нож не годился ни для нападения, ни для защиты, и я был в полной безопасности, когда сделал выпад и всадил ему палку чуть пониже ребер. Он согнулся, любезно подставив шею, и я стукнул по ней своей тростью (не очень сильно). — Он упал, потеряв на ближайшие два-три часа всякий сознательный контакт с внешним миром.
Быстро развернувшись, я продолжил беседу с Фрэнки:
— На чем мы остановились? Да, как я уже сказал, отойди от девочки, пока я не спустил, с тебя штаны и не нашлепал как следует.
Я рисковал, конечно, и, наверное, вел бы себя иначе, если бы у него был пистолет: с перепугу он мог случайно выстрелить. Но ножом по ошибке трудно нанести серьезное повреждение. Пенни стояла не шелохнувшись и закусив губу от боли, так как он нервно водил лезвием по ее ребрам.
— Не следовало этого делать, мистер. — Лицо Фрэнки заблестело от пота. — Брось палку! Брось, а не то…
— А не то что? — спросил я. — Убьешь ее? И потом? — Я плюнул на землю перед его ногами. — Я скажу тебе, что будет потом. Потом ты будешь мертв. Ноги у меня длиннее твоих, и лес — мне дом родной. Только поцарапай ей кожу своим дурацким ножиком — я тебя под землей найду и прикончу. Будешь еще волынить, разорву на куски и брошу в озеро. Ну, малолетка! Хватит стоять с грозным видом и строить из себя мужчину! Здесь ты, может быть, на что-то и годишься, но у нас в Денвере таких сопляков не отпускают от мамочкиной юбки.
Я посмотрел на него еще пару секунд, фыркнул, изобразив пренебрежение, и отбросил палку в сторону.
— Вот, нет палки. Ну, а теперь что ты будешь делать?
Это сработало. Я не только пристукнул его партнера, но и задел его самолюбие: в присутствии двух женщин я обращался с ним, как с мальчишкой. Кроме того, даже своим дефективным умом он осознал, что угрозы расправиться с Пенни не помогут получить машину, без которой ему не выбраться из здешних лесов. Не ее, а меня ему надо было убить, и, отпустив девочку, он шагнул вперед, чтобы осуществить свое намерение.
Он приближался, держа нож наготове, и в отличие от Мышонка знал достаточно, чтобы держать его как шпагу, а не как вертел. Но этим, пожалуй, исчерпывалось все, что он знал. Сначала он надвигался осторожно, но, когда я отступил, осмелел и прыгнул, выбросив вперед руку с ножом. Я сделал все строго по правилам, уклонившись влево и обезоружив его боковым ударом каратэ. Имея дело с ножом, лучше, по возможности, действовать ногами, так как они обычно защищены обувью — в моем случае тяжелыми туристскими ботинками.
Нож вылетел у него из руки, а сам он от удара развернулся в сторону, схватившись за ушибленную руку. Едва коснувшись земли после броска, я, не вставая, подсек ему ноги, тут же встал и носком ботинка осторожно ударил его по голове. Перешагнув через Фрэнки, я подобрал нож и швырнул в озеро. Сохранять ножик не стоило — дешевая грубая имитация охотничьего американского ножа. Их обычно покупают охотники, считающие, что им необходим кинжал для защиты от оленей или кроликов. Подобрав инструмент, выпавший из руки Мышонка, я подошел к Женевьеве, которая держала дочку в объятиях.
— Это как будто принадлежит вам, мадам, — сказал я, протягивая ей кухонный нож с длинным лезвием.
Женевьева похлопала дочь по плечу и повернулась ко мне. Последовала странная короткая пауза. Я выбросил из головы все мысли о сосуде с кислотой, найденном мною в трейлере. Как и убийство Грегори и Элайн, этот сосуд никоим образом не был связан с данным мне поручением: завоевать дружбу и доверие этой женщины и помочь ей добраться туда, куда она пожелает.
Я подумал, что лучше просто не могло получиться. Столкновение с парой сбежавших арестантов было диким совпадением, но это дало мне шанс осуществить задуманное. И считала меня Женевьева Дриллинг частным детективом или агентом секретной службы — все равно, теперь она не могла не чувствовать себя до известной степени мне обязанной. Наконец-то удалось, подумал я, создать основу для вполне удовлетворительного чувства взаимной близости.
— Вы прямо герой, мистер Клевенджер! — нарушила молчание Женевьева, — Какая сцена! — В ее голосе звучали странные, напряженные нотки. Как будто она не знала, расплакаться ей или истерически рассмеяться. И я был абсолютно застигнут врасплох, когда она размахнулась и сильно ударила меня по щеке.
— Чертова вы фальшивка! — воскликнула она.
Глава 12
Предполагается, что, подобно морской пехоте, мы готовы всегда и ко всему. Но признаюсь, что я был так удивлен, что сделал шаг назад, прижав руку к щеке. Наверное, у меня даже был обиженный вид, как у парня, который считал, будто ему полагается поцелуй благодарности, но обнаружил, что у его девушки другая точка зрения.
— За что? — спросил я, — И почему?
Женевьева резко рассмеялась.
— Ну-ну, мистер Клевенджер, зачем растягивать фарс? Неужели вы действительно думаете, что я так глупа и поверю в этот небольшой балет, разыгранный в мою честь?
— Но…
— Знаете, вы не такой уж хороший актер. Легко заметить, что сцена была не раз отрепетирована. Следовало обставить все поэффектней.
— Послушайте, мадам…
— И почтительное обращение тоже ни к чему, — оборвала она меня и бросила взгляд на две фигуры, распростертые на траве. — Вашим друзьям, должно быть, неприятно лежать на земле. Почему бы вам не приказать им подняться и раскланяться? Они-то выглядели очень неплохо. Какое-то время я действительно думала, будто они сбежали из тюрьмы, — пока не состоялась эта фальшивая битва. Это было так неубедительно, мистер Клевенджер! Знаете, что мне ваша схватка напомнила? Рассказ, прочитанный в детстве. Сабатини или кто-то другой. Жестокий негодяй, стремясь завоевать доверие высокородной героини, велел двум своим матросам напасть на нее. Сам же, выхватив верную шпагу, бросился на выручку. Девица, тип инженю, упала ему на грудь, истекая благодарностью и восхищением. Но я — не инженю, мистер Клевенджер! Когда я вижу драку, то чувствую, настоящая она или нет. Во-первых, вам не следовало с самого начала излучать такое безмятежное спокойствие, с этой вашей дурацкой палочкой. А как вы повернулись точно в тот момент, когда тот алкоголик изображал намерение вас проткнуть. Я уже открыла рот, чтобы закричать. Он дал вам какой-то сигнал.
— Он — нет, — возразил я, — Пенни — да. Когда зрачки ее глаз внезапно расширились, я понял, что пора повернуться.
Женевьева засмеялась, отнюдь не убежденная.
— У вас на все всегда есть ответ, так? Но больше не тратьте на меня вашу изобретательность. Это был жестокий и мерзкий обман, мистер Клевенджер. Рано или поздно мы узнаем, что преступники пойманы где-нибудь на Лабрадоре или в Британской Колумбии. Пойдем, дорогая, нам пора.
Она взяла Пенни за руку, потом, словно передумав, повернулась, бросила кухонный нож в трейлер и захлопнула дверь. Я мог бы протестовать, но видел, что это будет бесполезной тратой времени. Женевьева убедила себя, что все происшедшее — один обман. Возможно, ей хотелось себя убедить, так как это освобождало ее от бремени благодарности. Наблюдая, как мать и дочь маршируют к автомобилю, я кисло подумал, что некоторые люди всегда находят повод уклониться от уплаты долга.
Должен признать, однако, что я едва ли находился в положении, позволяющем критиковать чужие поступки. Я спас девчонку от пары стопроцентных головорезов, но мои побуждения трудно было назвать честными и открытыми, — мысль, которая мало меня успокоила.
